|
Иллюстрация к статье на тему "Церковно-славянский язык". Статьи для написания рефератов, курсовых работ, научные статьи, биографии, очерки, аннотации, описания.
Церковно-славянский язык - — Под именем Церковно-славянский язык или старославянского языка принято понимать тот язык, на который в IX в. был сделан перевод Св. Писания и богослужебных книг первоучителями славян, св. Кириллом и Мефодием. Сам по себе термин Церковно-славянский язык язык неточен, потому что одинаково может относиться как к позднейшим видам этого языка, употребляемым в православном богослужении у разных славян и румын, так и к языку таких древних памятников, как Зографское еванг., и т. д. Определение "древне-Церковно-славянский язык" язык тоже мало прибавляет точности, ибо может относиться как к языку Остромирова Ев., так и к языку Зографского Ев. или Савиной книги. Термин "старославянский" еще менее точен и может обозначать всякий старый слав. язык: русский, польский, чешский и т. д. Поэтому многие ученые правильно предпочитают термин "древнеболгарский" яз. (об этом см. ниже). Церковно-славянский язык язык, в качестве литературного и богослужебного языка, получил в IX в. широкое употребление у всех славянских народов, крещенных первоучителями или их учениками: болгар, сербов, хорватов, чехов, мораван, русских, быть может даже поляков и словинцев. Он сохранился в ряде памятников Церковно-славянский язык письменности, едва ли восходящих далее XI в. и в большинстве случаев находящихся в более или менее тесной связи с вышеупомянутым переводом, который до нас не дошел. У болгар Церковно-славянский язык язык получил особо широкое употребление в Χ веке, при царе Симеоне, в так называемый золотой век болгарской литературы. Около половины XII века в нем замечается более сильное влияние известной группы народных болгарских говоров, дающее языку этой эпохи название "среднеболгарского". В этом измененном виде он продолжает служить языком болгарской духовной и светской литературы до XVII века, когда его вытесняет Церковно-славянский язык язык русских богослужебных книг, печатанных в России, и живой народный язык (напр., в так назыв. Люблянском сборнике). У сербов, окрашенный влиянием живого сербского языка, он служил литературным языком и в золотой век сербской письменности (XIV — XV в.), и после. Даже в начале XIX в. (еще до реформы Вука Караджича, создавшего литературный сербский язык), Церковно-славянский язык яз. (с примесью русской окраски) служил основой сербского книжного языка, так называемого "славено-сербского". У русских он явился также очень рано. В папской булле 967 г. уже упоминается о славянском богослужении на Руси, которое, конечно, совершалось на Церковно-славянский язык языке. По принятия Русью христианства он получил значение литературного и церковного языка и, окрашенный все более и более сильным влиянием живого русского языка, продолжал держаться в первом из вышеназванных употреблений до половины XVIII в., а в исключительных случаях — и дольше, оказав, в свою очередь, сильное влияние на книжный и литературный русский язык. У других славян дело не пошло дальше немногочисленных отдельных случаев употребления. Вопрос о том, какому славянскому народу принадлежал язык перевода, сделанного братьями-первоучителями, долго разделил ученых славистов на два враждебных лагеря, несмотря на сравнительную простоту решения его с точки зрения лингвистической. Если оставить в стороне ставшие уже достоянием истории взгляды времен младенчества славистики, по которым Церковно-славянский язык язык отожествлялся с праславянским (Шлецер и др.) или сербским (Каченовский и др.), то дольше всего из гипотез о происхождении Церковно-славянский язык яз. держались две: согласно одной, Церковно-славянский язык язык есть язык древнеболгарский (altbulgarisch), согласно другой — древнесловинский (altslovenisch). В долголетнем споре между представителями того и другого взгляда в конце концов одержала верх древнеболгарская гипотеза; древнесловинская в настоящее время должна считаться окончательно и бесповоротно сданной в архив. Принадлежность ученых к тому или другому направлению находилась в зависимости частью от общего их научного направления, частью от их национальности. Болгарской гипотезы держались все чистые лингвисты, в том числе самые выдающиеся представители новейшего языкознания начиная со Шлейхера, — его ученики Лескин и И. Шмидт, К. Бругман, Φ. Ф. Фортунатов, И. А. Бодуэн де Куртенэ и целый ряд других представителей сравнительного языкознания на Западе и у нас. Оставляя в стороне неясные и часто сбивчивые свидетельства разных, в общем, мало надежных исторических источников, они судили на основании очевидного совпадения целого ряда лингвистических признаков Церковно-славянский язык и болгарского языков, подобного которому нельзя установить ни у одного другого славянского языка. Совпадение это наблюдается в истории первичных общеславянских сочетаний dj и tj, дающих в обоих языках жд и шт; сочетаний ск и cm перед j = шт; сочетаний кт, гт, хт, дающих перед небными гласными в обоих языках то же шт; в одинаковой судьбе праславянских сочетаний or, ol, er, el = pa, ла (ро, ло), ре, ле и ряде других более мелких особенностей. Из филологов-славистов болгарской гипотезы держались все замечательные русские слависты: Востоков, Бодянский, Григорович, Срезневский, Соболевский, Флоринский, Шахматов, в известной мере В. И. Ламанский и многие другие. Из западных славянских ученых одним из первых "болгаристов" был Шафарик, позже Гаттала, Гейтлер и Облак. Родоначальником "словинской" гипотезы был Копитар (сам родом словинец), ему следовал его ученик, Миклошич (тоже словинец), а последнему — ученик его, Ягич. Наследник кафедры Ягича в Берлине, проф. Брюкнер, судя по употреблению им термина altslovenisch, следовал Миклошичу и Ягичу. "Словинистов", кроме личных отношений учеников к учителям и общности национального происхождения и патриотизма у двух из них, объединяла еще одна черта: все они являются в гораздо большей мере филологами-историками, чем лингвистами чистой воды. Отсюда предпочтение, оказанное ими данным историческим перед свидетельствами самого языка. Только при отсутствии настоящего строго научного лингвистического метода можно было выдвигать такие аргументы против очевидного для лингвистов тожества языков болгарского и Церковно-славянский язык, какие выдвигались в свое время Миклошичем и другими "словинистами". Одним из этих аргументов было указание на вполне определенный "аналитический" характер новоболгарского языка, стоящего в этом отношении особняком среди других славянских языков. Так как этот аналитический характер дает себя чувствовать уже в так называемых среднеболгарских памятниках, то отсюда вытекала якобы невозможность отожествления "синтетического" Церковно-славянский язык яз. с древнеболгарским, который должен был бы носить аналитический характер. Но с этой точки зрения следовало бы отрицать непосредственную связь также между синтетическим латинским языком и несомненно из него возникшими романскими языками. Указывалось еще на отсутствие носовых гласных в новоболгарском языке, также дающее себя знать уже в среднеболгарских памятниках, тогда как Церковно-славянский язык языку они несомненно были свойственны. Но еще В. И. Григорович, в своем "Очерке путешествия по Европейской Турции" (1848), указал на существование остатков носовых гласных в македонских болгарских говорах, а с тех пор явилось много подтверждений этого известия, собранных Гатталой, Миклошичем, Иречком, Дриновым, Теодоровым, Шапкаревым, Драгановым, Сырку и др. Оказалось, что носовые гласные или их остатки до сих пор еще живут в македонских болгарских говорах, особенно в южных, в округах Солунском и Костурском. Как результат диалектического смешения, отдельные слова с остатками носовых гласных встречаются и в других, немакедонских говорах. Факты эти совершенно уничтожают упомянутый аргумент "словинистов" и прекрасно согласуются с общеизвестным происхождением славянских первоучителей из Македонии, а именно из Солуня. Самым естественным являлось предположение, что первоучители должны были лучше всего знать язык своей родной области и, отправляясь к моравским и паннонским славянам проповедовать христианство, захватили с собой уже готовый перевод, сделанный на знакомое им с детства македонско-болгарское наречие. Самый факт призвания для этой цели именно их, а не кого-нибудь другого, служит как бы указанием на то, что они (или один из них, Мефодий) могли уже быть известны не только как знатоки славянского языка, но и как авторы славянского перевода. В последнем случае, очевидно, языком этого перевода должен был быть опять-таки славянский язык их родины — македоно-болгарский. Все эти соображения, и в том числе очевидная близость фонетических особенностей Церковно-славянский язык и болгарского языка, приносились "словинистами" в жертву частью побуждениям ложного патриотизма (у Копитара и Миклошича), частью сомнительным свидетельствам исторических источников и разным другим историческим комбинациям. Родственный "болгарской" гипотезе взгляд высказал В. И. Ламанский, склонный считать Церковно-славянский язык-славянский язык за язык искусственный, чисто литературный, в состав которого вошли элементы из разных славянских языков, но с македоно-солунским, т. е. болгарским, диалектом в основе. Видоизменение этого последнего взгляда представляет гипотеза ученика Ламанского, проф. Будиловича, высказанная им несколько лет тому назад на археологическом съезде в Москве. Будилович кладет в основу Церковно-славянский язык яз. наречие славян Пропонтиды или цареградско-малоазиатских и, как Ламанский, считает его языком искусственным. Последним, решающим моментом в истории этого вопроса является отречение главного современного представителя "словинской" или "паннонской" гипотезы, проф. Ягича, от прежнего взгляда, которого он держался и при жизни своего учителя, Миклошича, и долго спустя. После предпринятого им пересмотра данного вопроса, Ягич пришел к заключению о полной несостоятельности "словинской", или "паннонской", гипотезы и решительно признал Церковно-славянский язык язык македоно-солунским наречием древнеболгарского языка ("Zur Entstehungsgeschichte der kirchenslavischen Sprache", в "Denkschriften der Kais. Akad. der Wiss. Philol.-histor. Classe", Вена, т. LVII). С отречением Ягича и переходом его в лагерь болгаристов, следует считать "словинскую" гипотезу похороненной окончательно и навсегда. Можно только удивляться, как могло держаться так долго учение, идущее вразрез с очевидными фактами языка. Для всех лингвистов этот вопрос давно уже был решен в пользу болгарского происхождения. Мало того, для лингвистов всегда было очевидно, что если бы даже нашлись неопровержимые исторические данные, свидетельствующие о том, что перевод был сделан в Паннонии, или даже Моравии, на языке местных славян, то отсюда вытекало бы неопровержимое заключение, что язык этих местных славян был древнеболгарский, т. е. что в то время в Паннонии и Моравии жили болгары, чего в действительности, конечно, не было (особенно, в Моравии). Если найдутся исторические веские доказательства гипотезы Будиловича, то для лингвистов, конечно, будет несомненно, что и "славяне Пропонтиды" были несомненные болгары.
|